Ушаков

 ПРИКАЗ Ф. Ф. УШАКОВА О НЕПРИСТОЙНОМ ДЛЯ ЧЕСТИ ОФИЦЕРА ПОВЕДЕНИИ ЛЕЙТЕНАНТА ШЕСТАКОВА И МЕРАХ ДЛЯ ЕГО ИСПРАВЛЕНИЯ

 ПРИКАЗ Ф. Ф. УШАКОВА С ТРЕБОВАНИЕМ ОТ РЯДОВОГО СОСТАВА ПО ВЫХОДЕ ФЛОТА В МОРЕ БЫСТРОТЫ И ТОЧНОСТИ В ВЫПОЛНЕНИИ ВСЕХ РАБОТ

24 июня 1797 г.

 1

С выхода с эскадрою на море рекомендовал я всей команде служителям, как долг, служба и исправность знания требует во всех обращениях и исполнениях дел, служителям быть всегда расторопным и оным показывать всеми движениями и видом с крайней поспешностью и проворством к делу во всех местах, где потребно быть броским, и бежать скоро, в руках иметь отменную расторопность, а где потребно, и силу при проворстве употреблять всевозможно. Но за всем сим замечаю многих весьма вялыми и нерасторопными, а сие не отчего иного происходит, как только от их лености. Господину командующему 84-пушечного корабля наистрожайше подтвердить вахтенным командирам и всем офицерам, чтобы служителей, как требует долг закона, обучением довесть в лучшую исправность и всех, кто окажутся ленивы, принудить таковых строгостью воинской дисциплины. Рекомендую сей же час приказать всех служителей собрать во фрунт и сей приказ им объявить и внушить внятно. Я надеюсь, что служители будут стараться доставить мне удовольствие видеть их исправными, беглыми и расторопными, как должно быть отлично-хорошим, расторопным и исправным людям, в противном же случае принудят употребить над собою законную строгость, к чему, однако, я принужден быть не ожидаю и не желаю, потому и от них надеюсь охотного послушания и расторопности. Я почитаю, и собственно для них лучше всякое дело сделать с крайней поспешностью, нежели леностию и непроворством длить оное медлитель-ностию.

2

Господам капитан-лейтенантам и вахтенным командирам объявить, если они не употребят всевозможного старания довесть служителей в лучшую исправность и расторопность и на чьей вахте я замечу ленивое людей исполнение, со всей строгостию прикажу на них взыскать, потому и положить оное на их отчет, ибо за всякое непроворство людей отвечать они будут непременно.

О СРЕДСТВАХ ЗАВЕСТИ ХОРОШИХ ОФИЦЕРОВ

Воспитание благородного юношества есть первейшее и наилучшее средство к заведению хороших офицеров...
Нет ничего пагубнее, как вверять оное частным людям, даже и самим родителям; живые примеры сие подтверждают. Один, проведя все свое время в гражданской службе, препятствует своему сыну вступить в военное поприще и весьма часто вопреки его наклонностям готовит его в судьи или дипломаты. Другой, служа век свой капралом и офицером, взяв крест на приступе, и обязан будучи своим именем одной своей храбрости, мнит, что науки бесполезны для его сына. Мать же, ежели она старинного века, то морит своего сына над часовни-ком... и другими тому подобными книгами. Новомодная барыня наряжает своего сына купидончиком или еще в женское платье, как будто бы русское недостойно дворянина; одна кричит: я не хочу, чтобы мой сын был ученый педант, и учит его танцевать и болтать по-французски. Другая: я хочу, чтоб мой сын был военный, учит его фехтовать, ездить верхом и сим образом готовит его в генералы. Наконец есть и такие, которые, разрядившись в кружева и в тонкое прозрачное платье, намазав лице свое и шею белилами и опрыскав себя духами, говорят: я хочу, чтоб мой сын был светской человек; чтоб он был любезен; я терпеть не могу этих странных ученых; к чему математика, геометрия, фортификация? я не хочу его отдать в пушкари... Вот какое бывает домашнее воспитание, которое почти всегда препоручается иностранцам; но что это за люди?
Редкий из них вынужден оставить свое отечество каким-нибудь истинным несчастьем. Большая же часть оставила оное единственно от того, что по недостатку истинных достоинств не могут в нем снискать пропитания, или для избежания какого-нибудь заслуженного ими наказания. Ребенок слышит от него, что русское все дурно и глупо, отец его восхищается английскими сапогами, мать французскими кружевами, и оба клянут Россию за то, что она не производит таковых драгоценностей. Послали слугу купить ребенку шляпу, шляпа куплена в русских рядах: какой дурак, говорит мать, может ли быть что порядочное в русских рядах? Дома все говорят по-французски или по-немецки, ребенку запрещают говорить по-русски... Ребенок не слышит никогда про Отечество и, пока живет дома, едва ли знает, что значит сие священное слово.— Нет! ребенок принадлежит не родителям, а Отечеству; Отечество должно быть для него святее всего на свете, все воспитание его должно клониться к тому, чтоб его сделать не только годным, но и отличным слугою своим согражданам, добрым сыном, добрым отцом; без любезных государство обой-тися может, а без сынов Отечества — никогда. (...)
Итак правительство не может поверить частным людям воспитание дворянства. Одному правительству подлежит воспитание благородного юношества. В каждой губернии, где народный язык есть русский, должна быть дворянская школа, в которую неотменно входили бы все дворянские дети десятилетнего возраста. При своем вступлении каждый ребенок должен быть испытан, знает ли читать и писать по-русски. Ежели он сего не знает, то его учить грамоте, а родителей или тех, от кого он поступил, штрафовать денежным взысканием в пользу школы: ибо русской грамоте всякий дьячок учить может, а ежели отец не в состоянии заплатить дьячку за ученье, то должен сам учить своего сына, в чем состоит священнейшая обязанность человека.
В губернской школе молодые люди должны учиться российскому языку, арифметике, алгебре не далее уравнений второй степени, геометрии, тригонометрии, рисованию; сверх того всякий ученик должен учиться какому-нибудь иностранному языку не с тем, чтобы на нем речисто болтать, но чтобы быть в состоянии на нем понимать книги. Гимнастические упражнения детей для укрепления их физических сил должны быть плавание, верховая езда, фехтование, играние в мячик и стрельба из ружей и пистолетов.
Из губернских дворянских школ юноши, предопределяющие себя к военной службе, должны быть испытаны в тех науках, которые им преподавались. Который из них не выдержал экзамена и не имеет склонности учиться, тот должен быть выписан унтер-офицером в артиллерийские роты, где его научат вязать фашины, плесть туры, планировать и одевать вал дерном, строить батареи и всякого рода мосты, вести сапы, делать подкоп, межевать, разбивать лагерь, делать засеки, стрелять из пушки, бросать бомбы, делать всякого рода военные снаряды и фейерверки, по данному чертежу строить обоз, чинить лафеты и другим практическим отраслям артиллерийского, инженерного и квартир-мейстерского искусства. Всему сему можно научить даже самого тупого, а выучив, выпускать в линейные полки офицерами. Тогда они будут иметь самые высшие познания, какие по посредственности своей они
только могут иметь; следовательно, будут сколь возможно более полезны Отечеству, и сим образом не пропадет для Отечества ни один дворянин, даже не имеющий почти никаких природных дарований.
Те, которые выдержат вышеупомянутый экзамен, должны поступать в государственные военные школы или в так называемые кадетские корпуса. В оных будут им преподаваемы: высшая алгебра, дифференциальное и интегральное исчисление, механика, часть физической и практической астрономии, артиллерийская и инженерная наука во всем их пространстве, физическая география, о сочинении географических и топографических карт, всеобщая и Российская история. Тактике же и стратегии вовсе не учить: ибо сии науки сделаны не для юноши, и им учиться надо уже в службе, читая книги, беседуя с учеными воинами и служа на войне.
Я желал бы, чтоб все военные школы, как губернские, так и государственные, были под управлением коренных русских дворян...
Все чиновники, определяемые в сии школы для присмотру за поведением детей, должны быть военные люди; не молодые; страстями не порабощенные; но заслуженные и, преимущественно, на войне изувеченные. В губернских военных школах никаких строев не заводить: ибо дети должны там быть слишком малолетни, в строях же государственных военных школ или кадетских корпусах за унтер-офицеров отправлять самим воспитанникам, отличающимся в науках, а за обер-офицеров тем кадетам, которые уже выдержали экзамен в чистой математике, артиллерийской и инженерной науке и остались в училище для выслушания курсов смешанной математики, физики, химии и проч. Сим кадетам носить офицерский мундир, и кончив им предназначенное учение, они должны поступать в гвардию; в камерах одному воспитаннику над другим не надсматривать, ибо ребенок за ребятами смотреть не может: ежели он добр, то он сам шалить с ними станет; ежели ж он строг, то сие значит, что он зол, а злых не должно терпеть ни в каком обществе...
Весьма редкие из теперешних офицеров занимаются артиллерийскою и инженерною науками, на которых основаны прочие отрасли военного искусства. Я желал бы, чтоб всякой гвардии офицер, имеющий столь много преимуществ пред армейским, обязан был знать сии науки и те части математики, на которых они основаны; и чтоб всякий армейский капитан, который выдержит экзамен по сим частям, немедленно производился в майоры, не смотря на свое старшинство. Сие послужило бы для офицеров немалым поощрением к наукам. Весьма мало таких, которые стали бы заниматься науками, не имев ничего в виду; майорский же чин для офицера, который дослужился уже до капитана, есть достойная награда за его познания. Теперь у нас два пути ведут к чинам, старшинство и отличие. Опыт показал, что государство только тогда имеет великих полководцев, когда отворен сей последний путь; но разве по военной части хорошие теоретические сведения (которые весьма не всякий имеет) не суть отличия? Согласен, что надо поощрять храбрость, ибо хотя и говорят некоторые, что храбрость без ума ни на что не надобна; но военному человеку и ум без храбрости ни на что не нужен: однако же познания должны быть столь же поощряемы, сколько и храбрость, но разным образом. Познания должны быть поощряемы чинами, а храбрость — орденами; ибо для каждого чина потребна особая степень сведений, а храбрость, хотя и необходима для всех, однако же не должна без помощи сведений доставлять чины...
Сколь ни полезны науки для образования офицера, однако же при всей учености он будет бесполезен армии, ежели не займется применением теоретических своих сведений к самым опытам. Он не будет даже знать, имеет ли воинственный дух: ибо сие неиначе узнать можно даже о самом себе, как на самом деле. Итак, ежели необходимо должно приложить всевозможное старание, чтоб иметь ученых офицеров: то равномерно нельзя иметь довольно попечения, чтоб они как можно более служили на войне. Для сего нужно, чтоб при всякой войне, каждый офицер имел право ехать на оную; достаточно, ежеци в ротах, не в действии находящихся, останется по два офицера, а в недействующих полках — по два штаб-офицера, и несравненно полезнее для государства, чтобы все прочие были на войне и на оной соединяли бы в себе теорию с практикой; ибо та и другая необходимы для офицера, которому путь отворен в полководцы. (...)
Итак, главнейшие средства к заведению офицеров со сведениями суть: 1) хорошее, общее и единообразное воспитание благородного юношества; 2) просвещенное начальство; 3) употребление при всякой войне сколь возможно более офицеров и 4) производство за отличие в науках. Во Франции не прежде производят в какой-нибудь чин, как когда очистятся сего чина три вакансии; первую занимает старший, вторую — выбаллотированный обществом офицеров, третью — избранный высшим начальством. Первые два , образа производства коль скоро идут вместе, весьма полезны, ибо и старшинство не обижено, и достоинства, заслуживающие общее уважение, вознаграждены. Кажется не отменно нужно было бы к сим способам производства прибавить еще третий, здесь предлагаемый, то есть: всякого капитана, который выдержит экзамен по части артиллерийской и инженерной, немедленно производить в майоры, хотя бы и не было вакансии. Чрез сие старшинство и общее уважение к оному ни мало не были бы обижены; потому что в случае двух майорских вакансий старший занял бы первую, а обществом офицеров избранный занял бы вторую: ибо за знание наук капитаны производилися бы в майоры, невзирая
на вакансии. Весьма полезно было бы для государства, ежели б сии последние в военное время имели право оставлять свои полки, коль скоро они не употреблены в действующую армию, и ехать на войну, подкреплять свою теорию практикою.

Военная служба более всех других званий сопряжена с тяжкими трудами, с чрезвычайными усилиями и пожертвованиями; ибо всякому известно коль великая требуется неусыпность для приобретения познаний военному чиновнику необходимо нужных и к практическому их применению по обстоятельствам на поле и против неприятеля; коль великим опасностям подвергаются неустрашимые воины, защищая пределы Отечества и не щадя живота своего за благоденствие страны, коея безопасность от их храбрости и благоразумия зависит.— Словом, обязанности защитников Отечества столь многочисленны, что исполняющий оныя в точности заслуживает общее сограждан своих уважение...
Я изображаю себе защитника Отечества, не устрашимого, искусного и равнодушного во бранях, не утоми-мого в трудах, мудрого в советах и начертаниях, неусыпного в рачении о пользе общей, преисполненного верности к Отечеству, усердия к службе, честности и правдолюбия, руководствуемого всегда правилами добродетели и старающегося о покорении малейших человеческих слабостей, пекущегося о благе войск своих как отец и подавающего им пример соединения нравственных и гражданских добродетелей с военными доблестями.
Но сколь знаменит таковой пример, столь же мало надеяться можно встречать подобных оному и до толе не можно ожидать совершен-наго образования военных людей относительно до просвещения и нравственности, пока не истребится совершенно вредный военному состоянию предрассудок, будто военному человеку не надлежит быть просвя-щенным, и пока некоторые из молодых офицеров даже в честь себе вменяют невежество и презрение добрых нравов. Подобным безрассудным мыслям приписывать должно дикость в обхождении, порочные поступки и вообще беспорядочную жизнь и разврат таких военных людей, кои воображают, что мундир освобождает их от всех правил нравственности и законов общежития. Они может быть полагают, что храбрость их, или лучше сказать дерзость, вознаграждает за все прочие недостатки; но должно припомнить, что понятия о настоящей храбрости и чести имеют они весьма неосновательные и в продолжении службы моей случалось мне видеть офицеров, удовлетворяющих всем своим прихотям, наполняющих весь город суровостью и криком своим, готовых за мнимую обиду мстить смертью, но в самом деле бессовестных и подлых и в поле против неприятельских батарей весьма смиренных.

Есть также и другие, которые хотя и всем пожертвуют для насыщения страстей своих; раскошны, пышны, лукавы, пронырливы, хитры и обманчивы, но смелы и отважны против неприятеля, не избегают трудов и опасностей и из некоторых неправильных и чрезмерных воображений составляют идол так называемой их чести, основывающейся не столько на собственных их достоинствах, сколько на попечении сохранять общее об оных похвальное мнение.

Соображая соединение столь много пороков с некоторыми похвальными воинскими качествами, легко можно соделаться соучастником обыкновенного заблуждения, что изнуряющие труды и беспрерывные опасности военного состояния дают право наслаждаться всеми позволенными и непозволенными утехами жизни и вдаваться без разбора во все удовольствия...
Весьма остерегаться должно, чтобы не сделать молодых людей военными куклами, а вперять им дух, благонравие, бодрость и охоту к наукам.
Просвещение ума есть важнейшая часть в воспитании каждого военного и невоенного человека, потому что производит внутреннее побуждение к соблюдению правил нравственности и к приобретению всех знаний, потребных в каждом состоянии. Просвещенный военный человек сам собою убедится, что умеренность в наслаждении, избежание непозволенных удовольствий, честность и благонравие суть добродетели, званию его приличнейшие.

Военные труды тягостны и изнурительны и по сему требуется достаточных сил к понесению их; но что более изнуряет телесные и душевные силы, как роскошное и безрассудное насыщение страстей всякого рода, отнимающее все способности к усердному и рачительному исполнению своих обязанностей и усугубляющее через то труды в каждом деле!

Истощение собственных сил, несчастье семейств и развращение нравов даже для всех будущих поколений суть следствия беспорядочной жизни, представляющиеся взору всякого просвещенного человека.— Хотя бы в сем заключались пороки нравственного токмо и частного существа, однако ж оные часто соделываются явными преступлениями, как в военном, так и в гражданском состоянии.
Не достоин ли презрения воин, дерзающий именовать себя защитником Отечества и притом нарушающий законоположения онаго, святости коих надлежало бы ему быть главнейшею подпорою.
Но несмотря на то, некоторые военные люди часто занимаются какими-либо непозволенными удовольствиями с единым намерением показать, что не внимают гласу запрещения! Не вредны ли таковые примеры благоденствию всего гражданского состава и коль часто пре-небрегаются оными права всех прочих жителей!

Военное состояние почтеннее всех прочих, когда исполняет все свои обязанности; но воин, не удовлетворяющий гражданским законам своего Отечества, недостоин быть членом государства и жить под покровом верховной власти...

Когда войска одним принуждением повинуются дисциплине, то исчезнет она как скоро начальники не в состоянии показывать власти своей; но благоустройство, основанное на нравственности и просвещении офицеров и благонравий солдат, незыблемо пребывает во всех случаях...
Хорошее воспитание, как выше упомянуто, служит первым основанием оного; но лучшее средство к сохранению правил нравственности и к приобретению нужных познаний состоит в употреблении свободных часов на полезные для военного человека занятия в приличных нашему званию науках...
Все качества достойного военного человека кратко изъяснить можно следующими словами: военные достоинства; просвещение; нравственность. В сем действительно заключаются все добродетели, коими отличать себя может воин и кои между собою теснейшею связью соединены. По таковому предначертанию подробно изобразим свойства героя, посвятившегося на защищение Отечества.
Способность к важнейшим военным предположениям соединяется в нем с искусством входить во все подробности дел, касающихся до военного управления; храбрость и мужество его не сопряжены с безрассудною запальчивостью, но управляемы основательными познаниями в военных науках. Неустрашимость и непоколебимое хладнокровие его подают ему способы пользоваться всеми обстоятельствами местоположения и времени. Во время войны и на месте сражения кажется, что переменилось все его существо и тогда он строг для точного выполнения повелений, быстр в движениях, ужасен врагам, но кроток после брани. Победоносным оружием завладеет землями, а сердца жителей покоряет правосудием и снисходительностью.
Военные труды сносит с неутомимою терпеливостью, праздности даже в лагере гнушается и остающееся от должности время проводит в полезных для своего звания занятиях, и между тем как товарищи его веселились, приобрел он новые военные достоинства, распространил познания свои и умножил число нравственных добродетелей.
Он преисполнен усердия... но ласкать не умеет, обхождение его с подчиненными таково, как ожидать можно от просвещенного человека: в войне малейших упущений не терпит; в мире снисходителен. Не любит изнурять солдат бесполезно, когда в учениях не предвидит благоразумной цели.
Во всех случаях имеет он попечение о продовольствии и здравии войск своих и пользуется совершенною их доверенностью и преданностью. Беспрерывно старается вперять в них такое же усердие к службе, такую же нелицемерную преданность и верность к Отечеству, каковыми сам пылает, поощрял их собственным примером быть храбрыми и благонравными, начальников уважать без унижения, строго наблюдать военный порядок, не притеснять сограждан своих и мирных жителей; но во всех случаях оказывать себя скромными, честными, бескорыстными воинами, готовыми пожертвовать жизнью за славу и благоденствие Отечества.
Та же великая способность просвещенного ума все обнять единым взором, которою изображаемый нами герой соделался великим полководцем, равномерно служит основанием всем его познаниям и ею убедился он, что военному человеку не одни военные, а также и нравственные, и гражданские добродетели иметь должно.
Мудрость в начертаниях и твердость в выполнении оных, обширные познания, искусство в делах военных и гражданских, плод упражнений его, сопряжены в нем с предусмотрительностью, расторопностью и скорою решительностью. Законы своего Отечества приводит в точное исполнение, соблюдает все долги гражданина и человека.
Обязанности к своему семейству исполняет и одна токмо польза Отечества в силе отвлекать его от оных. В обхождении кроток, снисходителен, избегая лишних слов.
Нрав его никогда ни в чем не изменяется.— Безрассудной вспыльчивости не знает.— По просвещению, которое кажется быть ему врожденным, усматривает он с первого взгляда истинное положение дел и людей. Во всех случаях сохраняет равнодушие и присутствие духа, руководствуясь всегда правилами справедливости и добродетели.— В честности непоколебим и понятия его об истинной чести чужды всякого заблуждения.— Корыстолюбием гнушается, благотворителен и благодарен.— Правдолюбив и откровенен, но всегда наблюдает благоразумную скромность.— Враг зависти, ненависти, коварности и всех пороков.— В наслаждении умерен. От страстей свободен и покоряет их гласу рассудка.
К чести военного звания должно сказать, что соединение столь знаменитых добродетелей не есть мечта воображения, но самая истина, примерами подтвержденная.
Новейшая история в сем не уступает древней.— Есть еще достопочтенные воины, соединяющие редкие природные способности, основательные и обширные военные познания, неутомимую в трудах рачительность, точность и усердие к службе со всеми нравственными и гражданскими добродетелями, и которые во всей своей жизни не преступали правил оных.
Тем большей похвалы достоин военный человек, отличающийся мужеством и храбростью, когда, содействуя общей пользе, не довольствуется собственными в науках успехами, но также и в других вперяет к оным охоту, подавая благоприятные случаи к удобному распространению и употреблению их познаний...

«Военный журнал», кн. XVIII. Спб., 1812

 

ОБ ОФИЦЕРСКИХ ПОЗНАНИЯХ

До изобретения пороха военное искусство не было так многосложно, как теперь; образ оружия и нравы людей весьма много сему способствовали. Тогда, как в сражениях, так и в осадах, нечем было держать неприятеля от себя в отдаленности: следовательно, маневры войск были самые простые, осады и обороны крепостей состояли почти в одном только употреблении машин. Худое в те времена состояние астрономии, а потому и географии было причиною, что полководцы, руководствуясь только одними географическими и топографическими записками, весьма редко раздробляли свои войска, и почти всегда хаживали одною колонною, от чего их стратегия была весьма проста. При таковых обстоятельствах военное искусство не могло требовать большого пособия от наук: ибо для непосредственного их употребления в военном деле нужно было знать начальныя основания геометрии, арифметики и статики. Ежели военные люди учились с рачением известным тогда частям математики: то сие более за тем, чтоб обработать свой рассудок; для чего они учились еще философии и словесности...
Чтение истории довершало образование военного человека, готовящего себя в полководцы и вообще в государственные люди. С обработанным уже умом, он мог пользоваться великими примерами и ценить суждения дееписателя, дела государственных людей и дела самих царей. Тесные пределы тогдашних наук и малое число книг были причиною, что курс учения военного человека с дарованиями не мог долго продолжаться, и от тогдашней простоты военного искусства нередко видали молодых людей, каковы были Помпей и Юлий Кесарь, без всякой опытности, но с гением и глубокими теоретическими сведениями, славно предводительствовавших многочисленными войсками.
Со времени изобретения пороха и артиллерии военное искусство сделалось чудным образом многосложно. Нет науки, нет почти искусства, от которого бы оно не требовало более или менее пособия. Артиллерия и ружья сделались главными оружиями на войне. Одно делание их требует уже высоких познаний в математике, физике, химии и минералогии; соразмерность частей орудия определяется помощью аналитики. Общие формулы вместимости гранат, бомб и всякого рода камор, исчисление ядер в кучах и вычисление тяжести орудия, есть дело алгебры и геометрии. Сыскание центра тяжести орудия и определение линии полета ядра или бомбы основаны уже на общих формулах механики, сыскиваемых помощью дифференциального и интегрального исчисления. Литье пушек, делание их оковок и ружей основаны на глубочайших сведениях в металлургии. Соразмерность частей лафета есть следствие, выводимое из статики. Делание пороха и утонченное познание его свойств основано на химии. Нет возможности исчислить в столь краткой статье, какова сия, все связи военных наук с другими науками... По квартирмейстерской же части сочинение географических карт основано на высоких познаниях в геологии и математике, особенно в астрономии. Образ теперешней войны требует утонченных сведений о физическом, статистическом и политическом состоянии театра войны.
Вот какое множество предметов должны занять того военного человека, который намерен знать свое дело и который готовится в полководцы. Несмотря на то, в древние времена, когда науки менее имели влияния в военное искусство, молодые люди занимались ими гораздо более, чем теперь. (...)
Не отворен ли путь всякому офицеру в генералы, и сие звание не требует ли глубоких сведений по всем частям военного искусства?.. Начальствуя отрядом, генерал должен управлять всеми родами войск. Сила ему недостаточна, чтоб заставить себе искренно повиноваться; надобно ему приобресть уважение своих подчиненных превосходством своих познаний и своих доблестей. Надо, чтоб всякий его подчиненный не только не мечтал его учить, но по своей части находил бы в нем просвещеннейшего начальника... Тогда все они искренно будут его почитать, его любить и с восторгом будут ему повиноваться. Слово генерала будет тогда для офицера священно; воля его будет ему заповедью; истинно честный, храбрый и ученый начальник неотменно уважен и даже обожаем. А чтоб достигнуть до сего, надо заблаговременно, и еще в офицерском чине, заняться и своею нравственностью и науками. Осанистая выступка, важный взгляд, богатый экипаж, великолепный стол, пышный прием имеют л свою цену только в столицах, но в армии вовсе не украшают начальника; и без истинных достоинств скорей заставят над ним смеяться, нежели его уважать. Одни лишь невежды думают, что, дослужась до генеральского чина, они силою заставят себе повиноваться... Горе той армии, в которой дух офицера унижен; в которой требуют от него не высших познаний, но рабства. Какие люди будут тогда входить в генералы? какие будут тогда полководцы? И одна кампания потеряет целое государство, которое сделается жертвою невежества вождей своих войск.
Есть офицеры, которые согласны, что, служа по одной какой-нибудь части, нужно иметь сведения и по прочим частям; но что нет ни малейшей нужды занять себя совершенным изучением оных. Нет ничего пагубнее, как поверхностные познания; с ними человек, даже самой добромыслящий, не чувствительным образом делается шарлатаном. (...)
Сие есть жребий многих офицеров, которые без основательных познаний в математике, артиллерии и инженерном искусстве хотят браться за высшее. Нет ничего страннее и можно сказать смешнее, как видеть двадцатилетнего юношу, который, обложившись картами, судит о делах Кесаря, Фридерика и Наполеона и определяет, кто более велик, Монтекукули или Тюрен, Румянцев или Суворов. Едва себя он не ставит выше сих великих мужей. Сей молодой человек дослужится до генеральского чина и будет иметь под своим начальством артиллериста, инженера и квартирмейстерско-го офицера; чтоб оправдать пред ними свое невежество, он будет с ними обходиться как с некими ремесленниками, оказывая презрение к их искусству потому, что понятия не имеет об оном. Самолюбие, и при том весьма справедливое самолюбие, их оскорблено; они ненавидят сего начальника; презирают его в своей душе и могут ли чувствовать что-нибудь другое? Сей генерал, когда случится ему оборонять город, то употребляет артиллеристов и инженеров как сапожников, которых искусством пользуется, но презирает. Но что же делают у него артиллерист и инженер? Первый расстанавливает ему пушки и толкует, куда из них можно попасть; а второй ведет контр-апроши, посылает сего генерала делать вылазки и учит его оборонять крепость. Когда же сему генералу случится командовать отрядом в армии, то квартирмейстерской части офицер становит его лагерем и водит его как слепого... Наконец всякий офицер должен помнить, что, дослужась до генеральского чина, он будет оценивать достоинства офицеров, ему подчиненных, за отличие их представлять к чинам, и будет выводить людей в важные достоинства. Какова же участь того государства, в котором все сии столь важные должности будет отправлять человек без достоинств? Он будет способствовать к повышению чинов одним лишь шарлатанам, которые, дослужась до генеральского чина, кончат тем, что потеряют государство.
Нет сомнения, что чтение историков необходимо для военного человека; но оно должно быть вершиною, а не корнем воспитания военного человека, готовящегося в полководцы. Чтоб судить о дееписателях и великих полководцах, чтоб открыть ход гениев великих полководцев, надо иметь ум уже готовый на великие соображения; а разум юноши, в точных науках не искусившегося, не должен еще дерзать вступить в сие трудное поприще. Ему прежде того надо свой рассудок обработать математикой, в которой он увидит средства, коими открывались неоспоримые, но сокровеннейшие от человечества истины; потом должен употребить себя на артиллерию и инженерное искусство, то есть: на те военные науки, которых начала составлены из истин, способных быть доказанными подобно математическим теоремам; тогда только он может уже приступать к чтению тактических книг и дееписаний, тогда только он увидит, что некоторые правила одного полководца не всегда могут служить другому, что полководец всегда должен составить себе свою систему, основанную на некоторых неоспоримых правилах и соответствующую природным своим дарованиям, и что одни и те же правила не всегда могут быть применены ко всякому роду гения, ко всяким временам, и ко всяким войскам.

«Военный журнал», кн. 8. Спб., 1811

 

КРАТКОЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

Генеральный штаб российской армии назван у нас свитою его императорского величества по квартирмейстерской части; отчего все те, которые не служили в наших армиях, и все иностранцы думают, что сей корпус офицеров имеет единственною своею обязанностью отводить квартиры. Но хотя и по сей должности он получил свое название, однако же она есть самая последняя из всех тех, которые у нас возлагаются на офицера квартирмей-стерской части. Он у нас отправляет должность военного географа и полевого инженера; он разбивает лагери, водит войски, обозревает положение неприятеля и занимаемые его. передовыми постами места; то есть у нас в России географ и вожатый есть один. Для первого нужно иметь глубокие сведения в чистой математике, астрономии, геологии и статистике; второй же может ограничить себя знанием только некоторой части математики, может обойтися без астрономии, пользуется уже готовыми плодами географии и статистики; но он должен иметь совершенное сведение об устройстве всех родов войск; артиллерия, инженерное искусство, тактика, стратегия и история должны быть ему известны в таком состоянии, в каком они находятся в целом свете. Наконец, географ производит свои действия не под выстрелами неприятеля: он может быть даже вовсе не военным человеком; ибо занятия его суть либо кабинетные, либо путешествия. Слабое сложение тела и непроворство не могут его сделать неспособным к исправлению его должности, он может даже не уметь сесть на лошадь. Напротив того, свойства вожатого должны быть: смелость, проворство, расторопность (пылкость), храбрость, предприимчивость, словом сказать, он должен быть в полной силе слова молодец. Вот каких противу положенных свойств должен быть чиновник квартирмейстерской части. Есть ли возможность требовать от него, чтоб он был вместе геометр и историк, астроном и наездник, статистик и тактик? Во многих государствах чувствовали всю трудность составить такой корпус офицеров; набирали их из полков, но сии редко имели достаточные теоретические познания; набирали их из ученых, но сии во всю свою жизнь сохраняли все привычки кабинетной жизни и едва ли были способны к какому-нибудь проворному действию; воспитывали молодых людей нарочно для квартирмейстерской части, но сии выучась теории вступали в Генеральный штаб без вся-каго о военной службе понятия. Солдат всегда должен быть солдатом; ученость не противуположна сему почтенному званию и нет ничего смешнее, как видеть в доспехах воинских какого-нибудь неуклюжего педанта. Воспитание офицера не должно быть только в одних школах; в них оно должно начаться, а кончиться в полках и в боях. Науки должны служить основанием его образованию; одна лишь служба может довершить оное.
...Может ли один человек экзаменовать в том множестве наук, которые по общему мнению должны требоваться от офицера квартирмейстерской части? Экзаменатор должен всегда знать больше экзаменующегося: вот для чего один человек экзаменовать не может. По геометрии должен экзаменовать геометр, по астрономии — астроном, по артиллерии — артиллерист и пр. и пр. Тогда каждый экзаменатор будет в состоянии по своей части ценить кандидата. Между тем как ежели экзаменатор слаб по какой-нибудь части, весьма нужной для офицера Генерального штаба, то он снисходит по ней экзаменующемуся, а по той части, в которой сам силен, хотя бы она была и не самая нужная, силится спрашивать как можно больше, дабы показать свои познания и чрез то затмить свои незнания по другим частям.
...Офицер Генерального штаба не есть ли рука полководца как в боях, так и во всех военных действиях? не есть ли глаз во всех военных обозрениях? не есть ли поверенный в его планах и советник в труднейших его соображениях? Можно ли позабыть, что достоинства и труды истинного полководца чрез естественны всякому великому человеку, и что корпус Генерального штаба дается ему для облегчения в великих его подвигах? Можно ли корпус офицеров, к столь высокой цели предопределенный, иначе составить, как из истинных сынов Отечества, как из благовоспитаннейших и просвещеннейших людей?..

«Военный журнал», кн. 7. Спб., 1811

О долге и чести воинской в российской армии: Собрание материалов, 0-11 документов и статей / Сост. Ю.А. Галушко, А.А. Колесников; Под ред. В.Н. Лобова.— 2-е изд. М.: Воениздат, 1991.— 368 с: ил.
Макет и оформление книги художника Н.Т. Катеруши.
Фотосъемка экспонатов Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи специально для этой книги выполнена Д.П. Гетманенко.