В течение нескольких десятилетий после своего заката искусство Серебряного века воспринималось как декаданс и безвкусие. Но ближе к концу второго тысячелетия оценки стали меняться. Дело в том, что существует два типа расцвета духовной культуры. Для первого характерны мощные новации и великие достижения. Яркие примеры тому – греческая классика V–IV вв. до н.э. и особенно европейский Ренессанс. Золотой век русской культуры – это XIX столетие: А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, А.А.Иванов, П.И.Чайковский, Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский и многие другие. Второй тип отличается изяществом и утонченностью создаваемых им ценностей, он не любит слишком яркого света и ассоциируется с луной, а та, в свою очередь, традиционно отождествляется с серебром и женственностью (в противоположность мужественной солнечности и золоту). Искусство Серебряного века, очевидно, относится ко второму типу.
Серебряный век в русской культуре – понятие расширительное. Это не только живопись и архитектура модерна, не только символистский театр, воплотивший идею синтеза искусств, когда над постановкой спектакля вместе с режиссерами и актерами работали художники и композиторы, это и литература символизма, и особенно поэзия, которая в историю мировой литературы вошла под названием «поэзия Серебряного века». И помимо всего прочего, это стиль эпохи, это образ жизни.
Еще в середине XIX в. представители романтизма мечтали о создании единого стиля, который мог бы окружить человека красотой и тем самым преобразовать жизнь. Средствами искусства преобразить мир – такую задачу ставили перед творцами прекрасного Рихард Вагнер и прерафаэлиты. А уже в конце XIX в. Оскар Уайльд утверждал, что «скорее жизнь подражает искусству, нежели искусство жизни». Происходила явная театрализация поведения и быта, игра стала определять не только характер художественной культуры, но и стиль жизни ее создателей.
Сделать из своей жизни поэму – сверхзадача, которую ставили перед собой герои Серебряного века. Поэт Владислав Ходасевич объясняет это так: «Символисты прежде всего не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невыполнимая правда; и в этом постоянном стремлении протекала, в сущности, вся его история. Это был ряд попыток, порой истинно героических, найти безукоризненно верный сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства».
Были в этом стремлении и теневые стороны. Излишне манерная речь и жестикуляция, шокирующий костюм, наркотики, спиритизм – на грани веков все это было знаками избранности и порождало своеобразный снобизм.
Литературно-художественная богема, резко противопоставлявшая себя массе, искала новизны, необычности, остроты переживаний. Одним из способов преодоления обыденности жизни стал оккультизм в самых разнообразных его проявлениях. Магия, спиритизм и теософия привлекали символистов-неоромантиков не только в качестве колоритного материала для художественных произведений, но и как реальные пути расширения собственных духовных горизонтов. Овладение магическими знаниями, полагали они, в конце концов делает человека богом, причем этот путь для каждого абсолютно индивидуален.
В России появилась новая генерация литературно-художественной интеллигенции; она заметно отличалась от поколения «шестидесятников» не только творческими интересами; разительны были и внешние различия. Мирискусники, голуборозовцы, символисты, акмеисты уделяли серьезное внимание костюму и вообще внешнему виду. Эту тенденцию называют русским дендизмом; она характерна для людей явно западной ориентации.
«Невозможно представить себе К.А.Сомова, признанного мастера галантных сцен, – пишет Ю.Б.Демиденко, – тщательно и любовно воссоздавшего в своих картинах «дух мелочей прелестных и воздушных», одетым в унылый старомодный сюртук или в темную рабочую блузу. Он носил сюртуки особого покроя, чрезвычайно изысканные галстуки». Не менее изящно одевались М.Врубель и В.Борисов-Мусатов, Л.Бакст, С.Дягилев и другие мирискусники. Об этом сохранилось множество свидетельств. Но королем петербургских эстетов Серебряного века по праву считают Михаила Кузмина. Не отставала и белокаменная; многие сотрудники редакций журналов «Золотое руно» и «Весы» тоже имели полное право называться русскими денди.
Театрализация жизни плавно перетекала в карнавал. В противоположность прозападной эстетствующей богеме приверженцы национальной идеи облачались в деревенские, а чаще в псевдодеревенские наряды. Поддевки, шелковые рубахи-косоворотки, сафьяновые сапожки, лапти и т.п. с удовольствием использовали Есенин, Клюев, Шаляпин, Горький. И западники, и славянофилы в начале века в одинаковой степени были подвержены желанию выразить в поведении свои эстетические принципы и таким образом преодолеть разрыв между жизнью и искусством.
Серебряный век в России породил изрядное количество всевозможных кружков и собраний для избранных. Основатели «Мира искусства» начинали свой путь с организации кружка самообразования, они называли себя автодидактами. На первых встречах делались доклады на темы, связанные с развитием изобразительного искусства.
Самым знаменитым и одновременно весьма таинственным собранием в Петербурге начала века были среды у Вячеслава Иванова – в легендарной башне. Один из наиболее глубоких мыслителей русского символизма Вяч.Иванов увлекался философией Ф.Ницше и был глубоким знатоком античной культуры; особенно его интересовали дионисийские мистерии (основной его труд на эту тему «Дионис и прадионисийство» был запоздало издан только в 1923 г.). Квартира Иванова, располагавшаяся на верхнем этаже углового дома по Таврической улице, над которой возвышалась башня, стала местом сбора художественной и литературной элиты символизма. Здесь часто бывали К.Сомов, М.Добужинский, А.Блок, З.Гиппиус, Ф.Сологуб, Вс.Мейерхольд, С.Судейкин. Множество слухов окружало башню Иванова. Достоверно известно, что в ней устраивались дионисийские игрища с возлияниями и переодеваниями в античные одежды. Тут проходили спиритические сеансы, разыгрывались спектакли-экспромты, но главным были доклады и дискуссии по различным философским, религиозным, эстетическим вопросам. Вяч.Иванов и его единомышленники проповедовали грядущее откровение Святого Духа; предполагалось, что вскоре возникнет новая религия – третьего завета (первый – Ветхий завет – от Бога-Отца; второй – Новый завет – от Бога-Сына; третий – от Святого Духа). Естественно, что православная церковь осуждала такие идеи.
Подобного рода кружки и общества были, пожалуй, во всех культурных центрах Российской империи; несколько позже они стали неотъемлемой частью жизни русской эмиграции.
Еще один знак театрализации жизни Серебряного века – возникновение множества литературных и художественных кабаре. В Петербурге наиболее популярны были театры-кабаре «Бродячая собака» и «Привал комедиантов», в Москве – «Летучая мышь».
Организованный в 1908 г. Никитой Балиевым театр-кабаре «Летучая мышь» стал особенно знаменит в 1915-м, когда он обосновался в подвале известного небоскреба – дома Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке. Художник Сергей Судейкин расписал фойе, по его же эскизу сделали занавес. Этот театр-кабаре вырос непосредственно из веселых капустников МХАТа, где начинал актерскую карьеру Никита Балиев. Репертуар «Летучей мыши» состоял из театральных миниатюр, оперетт и вполне серьезных спектаклей. Жующая публика за столиками со временем была заменена зрителями в рядах кресел. Здесь отдыхал и развлекался артистический мир Москвы. В 1920 г. Балиев с лучшей частью труппы эмигрировал.
Итак, единый стиль, зародившийся в России и ставший синонимом понятия Серебряный век, был действительно универсальным, ибо – пусть на короткий срок – он охватил не только все сферы творчества, но и непосредственно жизнь людей эпохи fin de siecle. Таким является всякий большой стиль.
Михаил Киселев, доктор искусствоведения.
Дмитрий Яковлев, кандидат философских наук.
Журнал "Искусство", №16/2003.